Театральный вернисаж «Героини Островского росы небесные»

Театральный вернисаж «Героини Островского: росы небесные»

Сцена оформлена в традициях купеческого быта: комната, обеденный стол с самоваром, уличная лавка.

Действующие лица:

Ведущий;

Оленька, мещанка, портниха, 20-ти лет;

Мигачева Домна Евстигневна, мещанка,

Фетинья Мироновна, жена купца-лавочника;

Надежда Антоновна Чебоксарова, пожилая дама с важными манерами,

Лидия Юрьевна, её дочь, 24-х лет;

Катерина, молодая женщина, купеческая жена;

Елена Ивановна Кручинина, известная провинциальная актриса.

Ведущий: Русский драматург Александр Островский родился по новому стилю 12 апреля, в день космонавтики. Можно ли его в этой связи назвать космическим автором?

Если говорить о космосе национальной души, тогда, конечно, да. Он точно знал и глубоко чувствовал, как русский человек думает, мыслит, радуется, печалится, обижается, бывает счастлив, завидует, чем пренебрегает, что считает важным, а к чему относится со страхом или предубеждением. Он понимал, куда устремлена народная душа.

Об одном из своих героев Александр Николаевич Островский говорит так:

«Он молит меня неотступно из своего Замоскворечья: покажите, говорит, меня публике; покажите, какой я горький, какой я несчастный! Покажите меня во всем моем безобразии, да скажите им, что я такой же человек, как и они, что у меня сердце доброе, душа теплая. А гибну я оттого, что не знал я счастия семейной жизни, что не нашел я за Москвой-рекой женщины, которая бы любила меня так, как я мог любить. Оттого я гибну, что не знал я великого влияния женщины, этой росы небесной».

Женщины драматургии Островского, эти росы небесные: жёны, невесты, кухарки, служанки, маменьки, дочки, свахи, - все они существуют во взаимодействии друг с другом и, конечно, со средой, которая формирует их характер. Среда эта - Замоскворечье.

Замоскворечье в представлении Островского простиралось от московских застав вплоть до Волги. Шли фабричные села, посады, города и составляли продолжение Москвы - самую бойкую, самую промышленную местность государства. Там на глазах из сел возникали города, а из крестьян богатые фабриканты. Там бывшие крепостные превращались в миллионщиков.

Там каждая женщина стремилась вырваться в какую-то иную жизнь, избирая способы и средства, доступные её пониманию, свойствам её души и, главное, воспитанию.

Сцена первая

Комедия «Старый друг лучше новых двух»

Выходит Оленька. Садится у стола, шьет.

Оленька (поет вполголоса):

Я тиха, скромна, уединенна,

Целый день сижу одна.

И сижу обнакновенно

Близ камина у огня.

Ах, житье, житье! (Вздыхает.) Надо опять к Ивану Яковличу сходить, погадать про судьбу свою. Прошлый раз он мне хорошо сказал. По его словам, выходит, что чуть ли мне не быть барыней. А ведь что ж мудреного? нешто не бывает? На грех мастера нет. Прохор Гаврилыч ведь обещал жениться, так, может, и сдержит свое обещание. Хорошо бы было; доходы он получает большие; можно бы тону задать. Вот только разве семья-то у него, а то бы он женился, он на это прост. Да ведь и все они судейские-то такие. Я прежде сама дивилась, как это они, при своих чинах, да на нашей сестре женятся; а теперь, как поглядела на них, так ничего нет удивительного. Тяжелые все да ленивые, компанию такую водят, что им хороших барышень видеть негде: ну, да и по жизни по своей они в хорошем обществе быть не могут, — ему тяжело, он должен там тяготиться. Ну, а с нами-то ему ловко, за ним ухаживают, а он и рад. Ему без няньки одного дня не прожить, ему и платок-то носовой в карман положь, а то он забудет. Ходит только в свой суд да денег носит, а уж другим чем заняться ему лень. Пристану-ка я к Прохору Гаврилычу: «Что ж, мол, ты жениться обещал», — разные ему резонты подведу — авось у нас дело-то как-нибудь и сладится. Уж как я тогда оденусь! Вкусу-то мне не занимать стать, — сама портниха. (Поет.)

Я тиха, скромна, уединенна,

Целый день сижу одна и т. д.

Уходит.

Ведущая: Две силы действуют на характер наших героинь. Одна сила внутренняя, движущая вперёд. А другая сила – внешняя, Замоскворецкая – сила косности, онемелости, так сказать, стреноживающая человека.

Сцена вторая

Комедия «Не было ни гроша, да вдруг алтын»

Входят Мигачева и Фетинья Мироновна.

Мигачева. Здравствуйте, матушка Фетинья Мироновна!

Фетинья Мироновна (гордо). Здравствуй!

Мигачева. Куда бог несет?

Фетинья Мироновна. Так, для воздуху, у лавочки посидеть. А ты куда?

Мигачева. Куда мне! Сына поглядываю.

Фетинья Мироновна. На что он тебе?

Мигачева. Поругать хочется, Фетинья Мироновна.

Фетинья Мироновна. После поругаешь, не к спеху дело.

Мигачева. Боюсь, сердце-то пройдет; сердце-то у меня круто, да отходчиво. А теперь бы он мне в самый раз попался: в расстройстве я.

Фетинья Мироновна (подходя). Что так?

Мигачева. Какие мои доходы, сами знаете: один дом, да и тот валится. Четверо жильцов, а что в них проку-то! Все б еще ничего, да ведь дом-то заложен, процент одолел.

Фетинья Мироновна. Заложен?

Мигачева. Заложен.

Фетинья Мироновна. Скажите!

Мигачева. Третий год я вам говорю, Фетинья Мироновна, одно и то же, а вы все будто не слыхали, да все удивляетесь.

Фетинья Мироновна. Ах, редкости какие! Коли у меня такой характер, что ж мне делать-то! А то так тебе и дать одной все пoряду говорить! Этак ты всю материю скоро расскажешь. А нынче день-то год, пущай поговорим, куда нам торопиться-то; а время-то и пройдет, будто дело делали.

Мигачева. Помощник-то у меня, сами знаете, один. Да и тот неважный, так, какая-то балалайка бесструнная. Синиц по огородам ловит, рыбу на Москве-реке ловит; а тут его, как на грех, нужно, ну, и пошла баталия.

Фетинья Мироновна. Молод еще. Женила б ты его.

Мигачева. Женить! Лестно взять жену-то с деньгами, хоть с небольшими; а кто ж отдаст за него, кому крайность!

Фетинья Мироновна. Нет, ты не говори. Бывают случаи. Другая девушка и с деньгами, да порок какой-нибудь в себе имеет: либо косит очень, один глаз на нас, другой в Арзамас, либо вовсе крива; а то бывает, что разумом недостаточна, дурой не зовешь, а и к умным не причтешь, так, полудурье; ну, вот и ищут женихов-то проще, чтоб невзыскательный был. А бедному человеку поправка. У тебя все-таки сын, что тебе горевать-то? А вот наша забота с дочкой-то.

Мигачева. Так вы с деньгами.

Фетинья Мироновна. Чудная ты, и с деньгами не берут. (Со вздохом). Мало ль ее смотрели-то, Домнушка! Поглядеть любо-дорого, самый первый вкус. Одно беда — разговором нескладна. Кабы только с глаз брали, так, кажется, ее давно бы с руками оторвали; а поговорят, ну, и прочь, и прочь. Войдет — удивит, убьет красотой всякого; а скажет слово, так и сразит, так с ног и сразит. А уж как выдать хочется.

Молчат.

Мигачева. Ой, и какая вы всё-таки умная, такая умная, что уж я и руки врозь.

Фетинья Мироновна. Почему я умна?

Мигачева. Бог одарил.

Фетинья Мироновна. Потому я женщина ученая.

Мигачева. Уж одно при одном.

Фетинья Мироновна. Я женщина ученая, очень ученая.

Мигачева. Другие б и рады, да негде им этого ученья взять.

Фетинья Мироновна. Моему ученью ты не обрадуешься: я себе все ученье видела от супруга.

Мигачева. От супруга? Скажите!

Фетинья Мироновна. Да, от супруга. Ты спроси только, чем я не бита. И кочергой бита, и поленом бита, и об печку бита, только печкой не бита (Смеются).

Мигачева. Однако же…

Уходят.

Демонстрация видеоролика «Среда купеческая».

Ведущая: Собственная судьба не подвигает задуматься, что же будет с детьми, о которых так заботятся маменьки. Будет, как спокон веку ведётся. И часто дети. Воспитанные в безнадёжной обстановке, усвоив все законы грабежа и тирании, лишённый подлинных нравственных основ, жестоко мстят своим родителям.

«Где же тут развиться правильным понятиям об отношении людей друг ко другу. Где тут воспитываться уважению человеческого достоинства?» Н. Добролюбов.

Сцена третья

Комедия «Бешеные деньги»

Входят Надежда Антоновна и Лидия Юрьевна.

Надежда Антоновна. …Он человек с состоянием, к таким людям надо быть снисходительнее. Ведь прощаем же мы прочих; половина тех господ, которые к нам ездят, хвастуны и лгут ужасно.

Лидия. Мне что за дело, что они лгут, по крайней мере, с ними весело, а он скучен. Вот чего простить нельзя.

Надежда Антоновна. Есть, мой друг, и еще причина быть к нему снисходительнее, и я тебе советую…

Лидия. Что за причина? Говорите!

Надежда Антоновна. Я получила письмо от отца из деревни.

Лидия. Он болен, умирает?

Надежда Антоновна. Нет. Я писала к мужу в деревню, чтоб он нам выслал денег. Мы много должны, да на зиму нам нужна очень значительная сумма. Сегодня я получила ответ…

Лидия. Что же он пишет?

Надежда Антоновна. Он пишет, что денег у него нет, что ему самому нужно тысяч тридцать, а то продадут имение; а имение — это последнее.

Лидия. Очень жаль! Но согласитесь, maman, что ведь я могла этого и не знать, что вы могли пожалеть меня и не рассказывать мне о вашем разорении.

Надежда Антоновна. Но все равно ведь после ты узнала бы.

Лидия. Да зачем же мне и после узнавать? (Почти со слезами.) Ведь вы найдете средства выйти из этого положения, ведь непременно найдете, так оставаться нельзя. Ведь не покинем же мы Москву, не уедем в деревню; а в Москве мы не можем жить, как нищие! Так или иначе, вы должны устроить, чтоб в нашей жизни ничего не изменилось. Я этой зимой должна выйти замуж, составить хорошую партию. Ведь вы мать, ужели вы этого не знаете? Вам думать, вам! Зачем же вы мне-то рассказываете о том, чего я знать не должна? Вы лишаете меня спокойствия, вы лишаете меня беззаботности, которая составляет лучшее украшение девушки. Так зачем вы навязываете мне заботу? Забота старит, от нее морщины на лице. Я чувствую, что постарела на десять лет. Я не знала, не чувствовала нужды и не хочу знать.

Надежда Антоновна. Если остаться в Москве, — мы принуждены будем сократить свой расход, надо будет продать серебро, некоторые картины, брильянты.

Лидия. Ах, нет, нет, сохрани Бог! Невозможно, невозможно! Вся Москва узнает, что мы разорены; к нам будут являться с кислыми лицами, с притворным участием, с глупыми советами. Будут качать головами, ахать, и все это так искусственно, форменно, — так оскорбительно! Поверьте, что никто не даст себе труда даже притвориться хорошенько. (Закрывает лицо руками.) Нет! Нет!

Надежда Антоновна. Но что же нам делать?

Лидия. Что делать? Не терять своего достоинства. Отделывайте заново квартиру, покупайте новую карету, закажите новые ливреи людям, берите новую мебель, и чем дороже, тем лучше.

Надежда Антоновна. Где же деньги?

Лидия. Он за все заплатит.

Надежда Антоновна. Кто он?

Лидия. Муж мой.

Надежда Антоновна. Кто твой муж, где он?

Лидия. Кто бы он ни был.

Надежда Антоновна. Не делал ли кто тебе предложения?

Лидия. Никто не делал, никто не смел делать; мои женихи от меня, кроме презрения, ничего не видали. Я сама искала красавца с состоянием, — теперь мне нужно только богатого человека, а их много.

Надежда Антоновна. Не ошибись в своих расчетах.

Лидия. Неужели красота потеряла свою цену? Нет, maman, не беспокойтесь! Красавиц мало, а богатых дураков много.

Надежда Антоновна. А если...

Лидия. А если что?.. Вы говорите, что у Василькова большое состояние, — тогда пошлите за ним. У него золотые прииски, он глуп, — золото наше.

Уходят.

Ведущая: что это? Эгоизм молодости? Нет. Жизненный идеал.

Демонстрация видеоролика «А напоследок я скажу».

Ведущая: «Бывает, что женщина долго, долго тратит свою прекрасную душу на идеал, созданный её же юным и неопытным воображением. Мало-помалу туман расходится, мечты улетают одна за другой. Позднее раскаянье наполняет сердце женщины, безысходного негодование на себя, на свою даром растраченную молодость. В душу женщины западает горе, которое поправить нельзя». А. Островский.

Сцена четвёртая

Драма «Гроза»

Входит Катерина.

Катерина. Отчего люди не летают так, как птицы? Мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь? (Хочет бежать.)

(Вздыхая.) Какая я была резвая! Я у вас завяла совсем. Такая ли я была! Я жила, ни об чем не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках? Вот я тебе сейчас расскажу. Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключик, умоюсь, принесу с собою водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много-много. Потом пойдем с маменькой в церковь, все и странницы, – у нас полон дом был странниц да богомолок. А придем из церкви, сядем за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать, где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют. Так до обеда время и пройдет. Тут старухи уснуть лягут, а я по саду гуляю. Потом к вечерне, а вечером опять рассказы да пение. Таково хорошо было!

А здесь все как будто из-под неволи. И до смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду, и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится. Точно как все это в одну секунду было. Маменька говорила, что все, бывало, смотрят на меня, что со мной делается! А знаешь, в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облака, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют. А то, бывало, девушка, ночью встану – у нас тоже везде лампадки горели – да где-нибудь в уголке и молюсь до утра.

Входит Варвара.

Или рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу; так меня и найдут. И об чем я молилась тогда, чего просила, не знаю; ничего мне не надобно было, всего у меня было довольно. А какие сны мне снились, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и всё поют невидимые голоса, и кипарисом пахнет, и горы, и деревья будто не такие, как обыкновенно, а как на образах пишутся. А то будто я летаю, так и летаю по воздуху. И теперь иногда снится, да редко, да и не то.

Что-то со мной недоброе делается, чудо какое-то! Точно я снова жить начинаю, или… уж и не знаю.

Варвара. Молоду тебя замуж-то отдали, погулять-то тебе в девках не пришлось: вот у тебя сердце-то и не уходилось еще.

Катерина. И никогда не уходится.

Варвара. Отчего ж?

Катерина. Такая уж я зародилась, горячая! Я еще лет шести была, не больше. Обидели меня чем-то дома, а дело было к вечеру, уж темно; я выбежала на Волгу, села в лодку, да и отпихнула ее от берега. На другое утро уж нашли, верст за десять!

Варвара. Ну, а парни поглядывали на тебя?

Катерина. Как не поглядывать!

Варвара. Что же ты? Неужто не любила никого?

Катерина. Нет, смеялась только.

Варвара. А ведь ты, Катя, Тихона не любишь.

Катерина. Нет, как не любить! Мне жалко его очень!

Варвара. Нет, не любишь. Коли жалко, так не любишь. Да и не за что, надо правду сказать. И напрасно ты от меня скрываешься! Давно уж я заметила, что ты любишь другого человека.

Катерина (с испугом). По чем же ты заметила?

Варвара. Как ты смешно говоришь! Маленькая я, что ли! Вот тебе первая примета: как ты увидишь его, вся в лице переменишься.

Катерина (потупляет глаза). Да мало ли... Ну, кого же?

Варвара. Да ведь ты сама знаешь, что называть-то?... Бориса Григорьича.

Катерина. Ну да, его, Варенька, его! Только ты, Варенька, ради бога...

Варвара. Ну, вот еще! Ты сама-то, смотри, не проговорись как-нибудь.

Варвара. Ну, а ведь без этого нельзя; ты вспомни, где ты живешь! У нас ведь дом на том держится. И я не обманщица была, да выучилась, когда нужно стало. Я вчера гуляла, так его видела, говорила с ним.

Катерина (после непродолжительного молчания, потупившись). Ну, так что ж?

Варвара. Кланяться тебе приказал. Жаль, говорит, что видеться негде. Скучный такой…

Катерина. Не говори мне про него, сделай милость, не говори! Я его и знать не хочу! Я буду мужа любить. Тиша, голубчик мой, ни на кого тебя не променяю! Я и думать-то не хотела, а ты меня смущаешь.

Варвара. Да не думай, кто же тебя заставляет?

Катерина. Не жалеешь ты меня ничего! Говоришь: не думай, а сама напоминаешь. Разве я хочу об нем думать? Да что делать, коли из головы нейдет.

Варвара. Ты какая-то мудреная, бог с тобой! А по-моему: делай, что хочешь, только бы шито да крыто было.

Катерина. Не хочу я так. Да и что хорошего! Уж я лучше буду терпеть, пока терпится.

Варвара. А не стерпится, что ж ты сделаешь?

Катерина. Что мне только захочется, то и сделаю.

Варвара. Сделай, попробуй, так тебя здесь заедят.

Катерина. Что мне! Я уйду, да и была такова.

Варвара. Куда ты уйдешь? Ты мужняя жена.

Катерина. Эх, Варя, не знаешь ты моего характеру! Конечно, не дай бог этому случиться! А уж коли очень мне здесь опостынет, так не удержат меня никакой силой. В окно выброшусь, в Волгу кинусь. Не хочу здесь жить, так не стану, хоть ты меня режь!

Уходят.

Ведущая: «…не нашел я за Москвой-рекой женщины, которая бы любила меня так, как я мог любить». Не повезло этому герою. Не на