Парабеллум.

Si vis pacem, para bellum.

Июнь 1998 г. Боровичи

Тяжелая строительная техника рушила старинный особняк. Огромный металлический шар, который на языке строителей называется «бой-баба» раскачивался на цепи и, казалось, совершенно беспорядочно долбил стены, крышу, колонны перед входом. Дом сопротивлялся. Старательные и умелые руки старых мастеров строили этот дом на века. Метровые стены плевались осколками кирпичей. Колонны перед входом упорно держали портик. Только черные провалы выбитых окон, как распахнутые в ужасе глаза, с обречённостью следили за каждым замахом бой-бабы.

Эта картина, увиденная однажды, давным-давно в пригороде Ленинграда, вспоминалась Татьяне каждый раз, когда она видела и чувствовала, как ломается привычная жизнь. Страна разваливалась. Спецы из оборонки превращались в торговцев на рынке и челночников. Учителя и врачи шабашили на стройке и работали в такси. Перестройка, порождение больных либеральных умов, огромной бесчувственной «бой-бабой» сметала веру в будущее и рушила судьбы миллионов. Вот и они с мужем отличные специалисты – технари, остались без работы и без средств, когда закрылся завод. Андрей метался в поисках работы по столицам, а Татьяна с двумя малышами на руках, ждала и, как могла, сводила концы с концами.

Вечером она сидела на лавочке во дворе и, машинально штопая дырочки на детских носочках, думала о том, что завтра с утра надо попросить соседку и дальнюю родственницу бабку Валю присмотреть за детьми, пока она добежит до рынка и продаст там клубнику. Подняв глаза от работы, она посмотрела, как на крылечке пятилетняя Соня расставляла кукольную посуду, чтобы накормить кукол ужином. У её ног развалился Буран – черно-белый щенок, чудная помесь лайки и овчара. Он внимательно следил за действиями юной хозяйки, наблюдая за кармашком её платьица, в котором хранился до поры до времени вкусный хлебный сухарик. Рядом в коляске безмятежно спал годовалый Андрюшка. И снова мысли вернулись к планам на завтрашний день: на обратном пути надо в лавочке около молочного завода купить два литра обрата и немного маргарина, на бутылку растительного масла денег, скорее всего, не хватит. Ещё есть крупа, из старых запасов, хватит, чтобы сварить детям кашу. А ещё в кладовке хранилось немного муки. Можно испечь оладьи…

Погружена в свои мысли, Татьяна не обратила внимания, что недалеко от дома остановилась незнакомая машина. Буран вскочил и угорожающе зарычал, шерсть на загривке встала дыбом.

– Тихо, Буран, Андрюню разбудишь! – шепотом прикрикнула на него Татьяна. Но в следующее мгновение на калитку обрушилось несколько сильных ударов и послышался громкий и наглый мужской голос: «Эй, есть кто живой! Выходи! Разговор есть». Калитка была высокая и крепкая, но металлическая и от этого звонкая. Андрюнька в коляске проснулся от шума и немедленно заревел. Подхватив его на руки, Татьяна, внутренне закипая от бешенства, распахнула калитку настежь и, шагнув за неё, свободной рукой толкнула в грудь первого, кто стоял у неё на пути.

– Ты, чего орёшь? Ты кто такой? Ты мне ребёнка разбудил, урод!

И только через секунду она поняла, кто так нагло и бесцеремонно вломился в её и так не простую жизнь. Но отступать было поздно, да и не привыкла она отступать.

За калиткой стояли братки. Их невозможно было ни с кем перепутать. Почему-то эта каста безмозглых наёмников, вымогателей и убийц, в Боровичах вся как один одевалась в спортивные костюмы с надписью ADIDAS и брила свои пустые головы. Вот и эти – трое мутноглазых, стояли перед ней в трениках, со свисающими до колен ширинками, и в маечках, обтягивающих накаченные торсы.

– Слыш, ты, гёрла, мужика своего позови, дело есть, – проскрипел самый длинный, лениво покачивая на пальце ключи от Мерседеса.

– Какая она тебе гёрла, Димон, глянь получше – это же мадонна с младенцем, – загоготал второй бандюган, крепенький и приземистый. Он вразвалочку обошёл Татьяну, и как бы случайно подцепил и задрал подол её длинной летней юбки.

– Мужики, а вы, случайно, рамсы не попутали, – как у неё вырвались блатные словечки, из каких закоулков памяти всплыли, Татьяна ни за что не смогла бы объяснить, – вы адресом ошиблись, чуваки, ваши клиенты на другой стороне города обосновались. «Бедняцкий посёлок» – он в той стороне, – она махнула рукой в направлении северной окраины, где уже несколько лет строили себе шикарные особняки боровичские мелкие лавочники и большие начальники, возомнившие себя хозяевами жизни.

– Слыш, ты, коза, мужика своего позови! Кому говорю! – голос крепыша дрогнул и внезапно сорвался до фальцета.

– Мой муж – программист, а не ресторатор, – продолжала настаивать Татьяна, – или вы теперь работяг тоже крышуете? И дома его нет, он уехал на заработки.

– Братан, твоя «мадонна» по фене ботает лучше нас с тобой, – криво ухмыльнулся третий, тот которого Татьяна в запале толкнула в грудь.

Он подошёл вплотную, наклонился к самому уху и вкрадчиво произнёс: «Слушай сюда, бикса, мужика твоего зовут Андрей, и мы отлично знаем кто он. И что он одному немаленькому человеку работу обещал сделать и сделал, но не до конца. Плохо сделал. А серьёзных людей кидать – вредно для печени».

От мужика воняло, как от козла. Татьяна непроизвольно сделала шаг назад и почувствовала, как Соня прижалась к её ногам. Андрюшка на руках сопел, ёрзал и ворочался, того и гляди опять рёвнет плакать. Она поставила малыша на землю и подтолкнула Соню и Андрюшку в открытую калитку: « Соня, бери Андрюню за ручку и быстро домой. Я сейчас приду».

Татьяна обернулась к братку и, глядя ему прямо в глаза, медленно, разделяя каждое слово, произнесла: «Если, Андрей обещал что-то сделать, то обязательно сделает. Когда он приедет, я ему передам».

И тут внезапно бандюган схватил её за косу, намотал на кулак и поднёс к её лицу: «Ты плохо меня поняла, сучка. Ты сегодня найдёшь своего фраера и передашь ему приглашение от меня. А завтра он прискачет и всё сделает, как надо. А если не прискачет, то послезавтра я приду и щенкам твоим бошки откручу. А тебя, сучку, мы втроём так отдрессируем, что ему понравится».

Грязь слов, которые выплёвывал ей в лицо бритый ублюдок, вонь его дыхания, страх за детей, острое ощущение собственной беззащитности перед тремя здоровенными мужиками мешало мыслить разумно. Бесконечное мгновение унижения переплавилось в сталь ненависти. Жгучим комком ярость подступила к горлу. В это мгновение из двора вылетела рычащая черно-белая стрела, и вцепилась братку в ногу.

– Ах, ты тварь! – длинный с ключами с размаху ударил щенка ногой под живот. Перевернувшись в воздухе, пёс завизжал, влетел в открытую калитку и остался лежать на траве. Но этого краткого мгновения хватило. Татьяна со всей силы наступила бандиту на ногу и сложенными лодочкой ладонями, как в волейболе, ударила его в подбородок снизу вверх. Не то от неожиданности, а может, ярость придала сил неумелому удару, но накаченный мужик выпустил из руки её волосы и рухнул навзничь, как подкошенный. В следующую секунду Татьяна захлопнула калитку и уронила в пазы тяжелый засов.

Она прижималась спиной к калитке, на которую снаружи сыпался град тяжёлых ударов, и почти перестала дышать. От брошенного камня разлетелось оконное стекло и затрещала рама. В соседнем доме открылось окно, и бабка Валя заверещала на всю улицу громко и пронзительно: « Что творите, гопники, хулиганы! Я милицию уже вызвала! Сейчас они приедут, заберут вас куда следует!»

– Заткнись, старая карга, пока твоя халупа не сгорела! – рявкнул длинный с ключами. Подобрав помятого товарища, он ретировался.

Как только мерседес братков скрылся за поворотом, через соседний огород в дом прибежала бабка Валя. С перепугу она говорила без остановки: « Кто это? Что хотели? А Андрей где? Ой, я так напугалась! Я думала, они тебе калитку вынесут. Ой, страсти-то какие, как в кино! Как ребятишки? А собача-то живая? Уж как он, мерзавец, со всей-то дури, ногой поддел! А ты милицию то вызвала?»

– Баба Валя, а ты милицию вызвала?

– Нет. – Она недоуменно посмотрела на Татьяну. – Это, я так кричала, просто, что бы напугать.

– Напугала. Сразу сбежали. – Татьяна принесла со двора скулящего пса и осмотрела его. – Гад! Наверное, ребро ему сломал или просто сильный ушиб? Баба Валя, ты забыла, что на всей нашей улице телефон есть только у тебя? Впрочем, это не важно. Помнишь, как они приехали на вызов, когда Генка бегал за женой с ножом. Ленка плачет, говорит, что заявление хочет написать, а сержантик ей в ответ: «Да бросьте вы, дамочка! Что случилось? Ничего не случилось! Все живы, здоровы. Вот когда убьют, тогда заявление и напишете». Ты вот что, баба Валя, посиди с ребятишками. Мне срочно надо одно дело сделать. Я быстро.

Июнь 1971г. Боровичи.

Во дворе надрывался мотор от ЗИСа. Снятый со списанного грузовика, прошедшего немало по военным дорогам, а теперь намертво приваренный на раму, он вращал циркулярную пилу. Пила с визгом вгрызалась в белоснежные берёзовые брёвна. Аккуратные ровные чурбаки мягко скатывались на землю. Опилки дюнами наметало по другую сторону рамы. Тонкая золотая пыль висела в воздухе и оседала на листьях сирени, на шерсти притулившегося в дальнем углу двора сенбернара Мишки, на лице и на плечах мастера, сотворившего это чудо инженерной мысли. Руки у Сергея и вправду были золотые, а ещё была хозяйственная сметка, а ещё опыт военного шофёра. Семь долгих лет, четыре из которых пришлись на страшную круговерть войны, он колесил по дорогам Советского Союза и Европы, вылезал из таких передряг, где другие сто раз сгинули бы.

Работа сегодня спорилась. За час мотор ещё ни разу не захлебнулся и не зачихал. Ременная передача тоже не слетела. Увлеченный своими мыслями и тяжёлой работой, Сергей не сразу заметил Танюшку, забежавшую на двор. А когда увидел, то тяжёлое бревно с грохотом покатилось под ноги, а он бросился к дочке. Пятилетняя Танюшка, его единственная дочка, любимица и умница, наряженная матерью с утра в новое светлое платьице, стояла посреди двора в одном сандалике, вся с ног до головы вымазанная в грязи и в крови. Сергей схватил дочку на руки, прижал к себе. Опомнившись, снова поставил на ноги, стал ощупывать руки, ноги, голову: коленки содраны, но это дело обычное; голова цела, вот только ленточка в косичке распустилась и насквозь пропиталась кровью; спина, руки целы; на икрах и лодыжках расплывались и наливались синевой и кровью длинные страшные ссадины. Откуда столько крови!?

Танюшка, размазывая по щекам грязь, кровь и слёзы, как будто беззвучно открывала и закрывала рот, показывала ручонкой куда-то за калитку. За распахнутой настежь калиткой, прижимаясь друг к другу, стояли три соседских пацанёнка: Серёжка, Мишка и Артур, Танюшкины закадычные друзья-приятели. За спиной у Артура прятался Эдичка, его младший братишка.

– Что случилось? Кто это сделал? – Сергей кричал и не слышал своего голоса. Наконец, он опомнился, подбежал и выключил ревущую пилу.

– Папка, там собача! Папка пойдём! – Дочь задыхалась от слёз.

– Тебя собака искусала? – спрашивал Сергей. Но Танюшка не отвечала. Она схватила его за руку двумя руками и тянула со двора на улицу.

– Пацаны, давайте рассказывайте, что случилось? – Сергей бросился к мальчишкам. Избитые и грязные, они стояли плечом к плечу и изо всех сил старались не реветь. Серёжка машинально пытался подтянуть к плечу оторванный рукав рубашки. Артур придерживал рукой разорванные до пояса сползающие шорты. Мишка, как самый старший в компании, ведь ему уже исполнилось целых семь лет, и осенью он пойдёт в первый класс, шмыгнул носом, шагнул вперёд и, придерживая вывернутую руку, стал рассказывать.

Они, как обычно, собрались у колонки на перекрёстке и решали, что сначала сделать: поиграть в прятки или в города. Танюшка вообще хотела, чтобы сначала поиграли в магазин, и она будет продавцом, как мама. Но тут они услышали собачий визг и увидели, как по улице идёт дядька и тащит на цепи щенка. Щенок был небольшой, примерно Мишке по колено. Он упирался всеми четырьмя лапами и пытался вывернуться из обхватившей шею верёвки. Дядька был выпивши и злой. Он орал матом на щенка и время от времени охаживал его цепью по спине. Отчего щенок истошно визжал. Танюшка первая бросилась к дядьке: «Дядя, не бей собачку! Ты за что её бьёшь?» Мужик остановился и, покачиваясь и, рыгая, проговорил: «А за то, что эта падаль убежал. Но от меня не сбежишь!» Он многозначительно поднял палец вверх. Щенок, воспользовавшись заминкой своего истязателя, катался в пыли и передними лапами пытался содрать душившую его верёвку. Мужик оглянулся и увидел, что пленник почти освободился, и с размаху ударил его концом цепи. Тут уже все ребята подбежали и стали просить дядьку отпустить собачку, а Мишка схватился за цепь, что бы он больше не мог ударить. «Дяденька, отпусти щеночка! Отдай нам собачку! Она, наверное, не хочет у тебя жить!» – наперебой просили дети. Дядька отмахивался от них, выдёргивал цепь у Мишки из рук и, дыша перегаром, говорил: «Эта тварь, такая же, как и мать его – сучка гулящая. Но у меня не побегаешь, я его гвоздями к будке приколочу!» Щенок в это время из последних сил рванулся и выскользнул из петли, но убежать так и не смог. Мужик, хоть и был нетрезвый, в три прыжка настиг его и цепью сбил с ног. Петля снова захлестнула шею, а толстая кованая цепь с оттяжкой опустилась на спину. Щенок завизжал так пронзительно, что ребята, уже не раздумывая, бросились к нему. Но окончательно взбесившийся садист раскидал их как кукол и продолжал избивать щенка. Тяжелая цепь раз за разом опускалась на собачью спину и голову. Вытек глаз, перебитые лапы страшно вывернулись, тело превращалось в кровавое месиво, во все стороны летели куски шерсти вместе с кожей. Танюшка поднялась с земли и снова бросилась к щенку. Сандалик слетел с ноги. Она споткнулась и упала прямо на щенка, а дядька всё продолжал махать цепью и несколько раз ударил её по ногам. Но тут уже мальчишки снова подоспели. Они со всей силы толкнули мужика, и он упал, а они помогли Танюшке подняться и побежали за помощью.

– Дядя Серёжа, отбери у него щеночка, он его совсем убьёт. – Сквозь слёзы просил Артур.

У Сергея от страшного рассказа перехватило дыхание. Он оглянулся на перекрёсток, где всё произошло, но там уже никого не было.

– Мальчишки, вы видели, куда он пошёл? – Сергей уже быстрым шагом шёл к перекрёстку.

– Нет, не видели. Мы к тебе побежали. – Дети старались не отставать.

Только на перекрёстке Сергей понял, какая здесь разыгралась трагедия. Везде виднелись клоки шести и кровь на траве, на придорожном валуне, на скамеечке для вёдер. Испачканный в крови Танюшкин сандалик валялся тут же. В дорожной пыли был виден четкий кровавый след волочения. Видимо, мужик просто поволок полумертвого щенка за собой на цепи. Сергей вытер сандалик полой рубахи. Надел его Танюшке на ногу. Прижал на секунду дочку к груди, и поцеловал в лоб.

– Ждите здесь. Никуда не уходите.

И Сергей побежал. Он понимал, что, скорее всего, не успеет спасти изувеченную собаку, но душа требовала наказать мерзавца, устроившего садистскую расправу над беззащитной животиной и поднявшего руку на малышей.

Он бежал. Разношенные старые солдатские кирзачи, надетые на простой носок, без портянки, хлопали голенищами. Рубаха прилипла к спине. Один квартал, второй, след пока ещё был виден. Сергей бежал. Ребятишки бежали за ним. Он сначала хотел их прогнать, но время было дорого. Да и отстали они сильно. Маленький Эдичка не мог долго бежать. Артур не бросал брата, а мальчишки и Танюшка не бросали друга. Сергей бежал…

Июнь 1941года. Белоруссия. Где-то в восьмидесяти километрах от польской границы.

Сергей бежал… через картофельное поле, к опушке. Он спотыкался, падал, поднимался и снова бежал… Солдатские кирзачи, надетые в спешке на простой носок, без портянки, хлопали голенищами. Гимнастёрка прилипла к спине. Позади, на просёлочной дороге, рвались снаряды. Немцы практически в упор расстреливали из танков и пулемётов колонну беженцев. Несколько дней они шли вместе с ними, выходя из окружения. Ещё утром их было трое, сослуживцев-однополчан. Сейчас к вечеру он остался один.

В первые же часы войны расположение их части разбомбили. Одна из бомб точно попала в склад горючесмазочных, и чудовищный факел рванул в рассветное небо. А ещё через несколько минут взорвался боезапас на другом складе. За несколько дней до начала войны пришёл приказ снять моторы с автомашин и поставить на профилактический ремонт. Техника была в полном порядке, но приказы не обсуждают – их выполняют. Сейчас это выглядело как самое настоящее предательство. И теперь случайно оставшиеся в живых, без транспорта, без оружия, они беспорядочно отступали на восток, смешиваясь с убегавшим от войны местным населением.

Колонны пеших людей, заполнивших дороги, были лёгкой мишенью для фашистских лётчиков. Сбросить парочку неизрасходованных бомб на головы безоружных людей или, пройдя на бреющем полёте, расстрелять из пулемёта было простым и приятным развлечением. По окрестным полям и дорогам фашисты рассыпали «подарки». Яркие разноцветные обёртки таили в себе малый заряд, который редко убивал, но страшно калечил. Кто-то в темноте наступал ногой, или наезжал колесом от телеги, и опять слышались проклятия и стоны раненых. И конечно, больше всего от таких «подарков» страдали дети, которым очень хотелось взять в руки необычную игрушку или красивую коробочку. И в ночных кошмарах даже через двадцать лет ему снились глаза той женщины. Она сидела на обочине и держала на руках мёртвую девочку: грязное светлое платьице, русая тоненькая косичка, белая ленточка, пропитавшаяся кровью. Женщина все пыталась заглянуть в глаза идущим мимо и тихо шептала: «Помогите, пожалуйста, помогите…»

Вот и опушка. Сергей ворвался в спасительный лес. Полежал несколько минут в густых зарослях и стал углубляться в чащу. Но лес оказался перелеском. За глубоким оврагом в сумерках темнели избы. Спустившись в овраг, он напился из ручья и понял, что очень хочет поесть и поспать, хотя бы пару часов. «Вдруг, там ещё остался кто живой», – подумалось Сергею, – «может хлеба кусок дадут?». Страх, усталость, голод гнали вперёд. Пробираясь огородом, на задворках увидел топор, воткнутый в колоду. Прихватил с собой. Только тихонько постучав в окно крайней избы, он понял, что совершил страшную ошибку. Село оказалось занято немцами. «Хенде хох, русиш швайн», – раздалось за спиной. Он обернулся, и в грудь ему уперлось короткое дуло пистолета. Перед ним покачиваясь и, дыша перегаром, стоял самый настоящий живой фашист. Руки Сергея вдруг зажили своей самостоятельной от головы жизнью. Коротко, без замаха он ударил врага топором в лицо, и пьяный немец без крика кулём упал на траву. Сергей выронил топор, упал на колени рядом, его тошнило. Почти бессознательно он выдрал у немца из рук пистолет и бросился через огород обратно к оврагу. Шёл всю ночь. При свете дня Сергей разглядел трофей. Пистолет оказался восьмизарядным парабеллумом – хорошей, надёжной машинкой. Удобная, правильно изогнутая рукоять легла в руку, как родная. Сергей сразу почувствовал себя немного спокойнее, всё-таки хоть какое-то оружие. «Хоть будет из чего застрелиться?» – пришла невесёлая мысль. – «Живым не сдамся». Он выходил из окружения ещё двенадцать дней, обходя стороной деревни, ночуя в лесу, питаясь корешками рогоза и поспевающей земляникой. Всю войну парабеллум, припрятанный в личных вещах, колесил с ним по дорогам Белоруссии и Украины, а потом по Румынии, Венгрии и Чехословакии. И после войны Сергею удалось его утаить, и при демобилизации он не сдал парабеллум в арсенал.

Июнь 1971года. Боровичи.

Он бежал. Ещё квартал. Поворот. Вот он – второй дом от угла. Сюда тянулся кровавый след.

–