****

Сегодня улетали журавли.

Взметнулся крик… и рухнул листопадом,

скользнул лучом над опустевшим садом

и сдвинул ось вращения Земли.

Дни коротки. Неспешны вечера.

Шуршат под лампой книжные страницы.

А ночь тревожна. Снова мне не спится.

И хочется вернуться во вчера…

Самой толкнуть Сварожье колесо,

встав на крыло лететь за журавлями:

«Прощайте, люди! Я уже не с вами!

Я ветру отдала своё кольцо!»

Крымская сюита. Анданте.

Пропахли скалы терпкою бедой.

Закрыла солнце туча грозовая.

Захватчики нахлынули волной,

и превратили в ад преддверье рая.

Не раз, встречая смерть лицом к лицу,

Крым залит был дождём людского горя.

Не кланялся ни сабле, ни свинцу,

но, слёзы женские солёным стали морем.

Боль сотен лет терзает мне висок,

сжигает губы горькою отравой,

кровавой пеной пачкает песок,

Мангуп-Кале окрасив жидкой лавой.

Из века в век с горчинкой Крымский мёд:

Где кровь лилась – лаванда вновь цветёт.

Пьеса для двоих

Всё было. Ночь. Февраль. Мороз.

И нашей пьесы первый акт:

взметнулся занавес из звёзд,

сердца на миг забились в такт.

Короткий вздох, короткий путь

из небыли в пустой сюжет.

Всё как у всех. Смешно. Забудь.

Антрактом утро. Дайте свет!

Кто автор тех бездарных строк?

По воле чьей в конце сюжета,

Любви прощальной монолог,

Увы, остался без ответа?

Судьбу с судьбой сложу я в стих.

Оценишь ли изящный слог,

Коль в нашей пьесе для двоих,

Печальным будет эпилог.

И если снова не сыграть,

И нет в душе друг другу веры.

Нам остаётся лишь узнать

Число и век другой премьеры.

****

Живу в краю озёрном и лесном.

К Ильменю вскачь несётся по порогам Мста-река.

Здесь – родина. Но сердцем и душой осталась я в горах

где вечные снега и облака,

где скалы гимн поют, как струны древних арф…

А я живу внизу. Варю борщи. Ношу зимою шарф.

Судьба чужая напрокат как будто взята.

Моя – блестит слезой на эдельвейсах в час заката.

****

Осенний благовест всё громче. Над водой

туман фатой окрест

окутал город мой.

Спит лета суета. И только журавли

тревожат стынь утра,

и гасят фонари.