Холл одной из школ Санкт-Петербурга, ученик 3 «Г» класса Рома Оскомин сидел на зелёной обшарпанной скамеечке и задумчиво смотрел на свои коричневые ботинки. Большинство его одноклассников уже ушли домой, лишь небольшая группа девчонок что-то обсуждала, стоя в уголочке и хихикая. Мальчику было не до них, сегодня 27 января, день снятия блокады Ленинграда. Их учительница организовала урок, посвящённый событиям, произошедшим в блокадное время. Рассказать о том непростом периоде пришла бабушка - жительница блокадного города. Её рассказ встревожил сердце мальчишки, он до сих пор не мог прийти в себя.

Прозвенел звонок. Рома вздрогнул и начал поспешно одеваться, но то шапка выпадет из его рук, то шарф. Спустя несколько минут мальчик был готов, идти до дома было недалеко, поэтому ходил он один, да и местность он знал хорошо. Выйдя из школы и направившись по направлению к Неве, он внимательно смотрел на окружающие его дома. Он думал о том, как же выглядел его любимый город в блокаду, как же выживали люди в голодное время. Стоит отметить, что Роман был из того рода мальчишек, которые могут представить себе всё что угодно, даже если ничего никогда не видели.

Так, идя по улице, он решил представить, что находится в городе во время блокады. И вот, вместо заасфальтированных дорог, по которым едут машины, - перекопанные траншеями улицы, вместо голубого ясного неба с ярким приветливым солнцем - мрачное серое небо с падающими снежными хлопьями. Пустынная улица, звенящая тишина… Рома почувствовал, как мурашки пробежали по спине и могильным холодом мазнуло по затылку. Он осторожно пошёл вперёд, но гул, нарастающий с каждой секундой всё больше где-то в угрюмых небесах, заставил его в испуге открыть глаза и вглядеться в серую высь. Самолёты, это были самолёты. Бомбы со свистом падали на здания, мальчик стоял и не мог двинуться с места, животный страх сковал его.

Бомбардировщики всё приближались, рассекая грязные чернильные тучи и сбрасывая снаряды. В доме на противоположной стороне улицы прогремел взрыв, Рома бросился в закоулок между домами и осел по холодной кирпичной стене. Теперь он понял, почему на улицах никого не было, - жители спрятались кто-куда. Эта мысль чуть успокоила его, но взрывы, продолжавшиеся разноситься с разных сторон, не давали спокойно вздохнуть. Спустя какое-то время самолёты улетели, но мальчик не торопился выходить из своего импровизированного укрытия. Сидя около стены, он думал, что его спасло чудо. Поднимаясь с холодного сугроба на дрожащих ногах, Роман, опираясь по стенке, вышел из-за угла здания и осмотрелся, на улице всё также никого не было, лишь груды бетонных плит, кирпичей вперемешку с деревянными балками, охваченными огнём, и едкий дым, из-за которого дышать было невозможно. Ещё раз оглянувшись, он пошёл к перекрёстку.

Рома Оскомин вышел на бульвар, его внимание привлекла вывеска «БУЛОЧНАЯ». Заглянув в щель между почерневшими досками, которыми была заколочена витрина магазина, он ничего не увидел. Мальчишка хотел идти дальше, но споткнулся обо что-то и упал, распластавшись по покрытым льдом тротуарным плиткам. Повернув голову, он увидел человека.

- Ой! Дядя, извините. Я не хотел! – сказал Рома, приблизившись к мужчине.

Он увидел пустые голубые глаза, которые обрамляли длинные ресницы, густо покрытые белым инеем.

- Дядя, дядя…

Ребёнок попытался расшевелить человека, но всё оказалось бесполезным. Мужчина был мёртв уже давно, но, по-видимому, из-за начавшейся бомбардировки его тело не убрали с улицы. Так он и остался сидеть с раскинутыми в стороны ногами, держа в руках пожелтевшую карточку на хлеб, который в итоге так и не получил. Его худое лицо с неестественно выступающими скулами было белым, словно снег, на котором он лежал, синие губы были приоткрыты, будто он хотел сказать что-то напоследок этому несправедливому жестокому миру. Говорят, глаза – зеркало души, и если вглядеться в пустые потемневшие очи, то можно было найти там осколки страха и боли, которую пережил этот несчастный человек, медленно засыпаемый мягким пушистым снегом. А сколько еще таких, как он, лежит на улицах и в зданиях блокадного Ленинграда…

Мимо Ромы, таща на верёвке сани с человеком, закутанным в чёрную материю и обвязанным бечёвкой, шла девчушка лет 11. Тень скорби залегла в морщинках на её чумазом лице, она шла, как будто не видя дороги перед собой и не ощущая тяжесть саней. Это был не ребёнок, у детей не такие глаза, это был мужественный воин, что сражается и не сдаётся под гнётом безнадёжной ситуации. Мальчик отшатнулся, решив, что нужно продолжать идти. По его лицу катились горькие горячие слёзы, которые было невозможно сдержать. Так плакать умеют только дети, ведь их сердца ещё не зачерствели от жестокой реальности, и прямо сейчас одна невинная детская душа оплакивала миллионы несчастных, что умерли в этой проклятой войне. В чём они виноваты?

Показалась Нева, окутанная чёрным дымом и запахом гари, из пробитых лунок люди черпали ледяную воду и несли кто в вёдрах, кто в бидонах и бочках. Ох, люди, эти несчастные люди, на время которых пришлось такое тяжкое испытание. Они были худы, их лица угрюмы и черны, они были закутаны в несколько пальто, фуфаек и платков, они везли на санях набранную ими речную воду, но взгляд, именно взгляд поразил Рому Оскомина. Люди смотрели уверенно, с каким-то агрессивным вызовом и упрямым сопротивлением: «Да, вы окружили нас, взяли в кольцо. Но посмотрите, посмотрите! Мы живем, мы победим вас, одолеем! Вам не сломить наш дух!». К сожалению, боевой дух не спасал от голодной смерти и холода, лишь природное мужество и стойкость помогали ленинградцам жить. А северная жемчужина СССР превратилась в город укреплений и баррикад. На улицах то тут, то там встречались закостенелые тощие трупы жителей, погибших от голода. Не так страшны немецкие снаряды, как страшен голод и холод суровой русской зимы.

Улицы оживились, женщины, дети, старики - все делали укрепления, копали рвы, никто не стоял без дела. Рома пошёл по набережной, куски асфальта и воронки от попавших снарядов приходилось обходить. Лицо мёрзло от ещё невысохших слёз, мальчик плёлся, шмыгая носом и печально оглядываясь по сторонам. Проходя мимо здания, половина которого была разрушена так, что можно было без труда пройти внутрь, Оскомин увидел детей, сидящих за партами. Около стены, на которой висела доска, стояла женщина, рассказывая о чём-то своим ученикам. Со стороны реки подул ледяной ветер, но ни один ученик не проронил ни слова, урок продолжался. Мальчик удивлённо смотрел на представшую перед его глазами картину, и ему вспомнилась его школа: тепло, свет, просторные чистые помещения, весёлые игры с друзьями на переменах, смех и счастливые озорные улыбки детей. То, что он видел сейчас, не могло не шокировать его: полуразрушенное здание, леденящий холод ленинградской зимы, бледные полупрозрачные лица учеников и чёткий голос учительницы, что звонко отражался от остатков стен с обсыпавшейся штукатуркой.

На негнущихся ногах парень шёл вперёд, его мысли путались, а в горле стоял ком. Он развернулся лицом к Неве и внимательно осмотрел окрестности. Вдалеке на горизонте алели пожары, расцветающие, словно кровожадные цветы; марево гари щипало глаза и перчило горло, Роман прокашлялся, но взгляда не отвёл. Санкт-Петербург, его родной город, выглядел совсем не так, каким он привык его видеть. Уже не было этого молчаливого величия, не было тонкого изящества и лаконичной красоты. Сейчас это был именно Ленинград, осаждённый, голодный, полуразрушенный, жестокий и холодный, но в то же время мужественный и сильный. Парень чувствовал, что в нём что-то изменилось, мальчик был уверен, что и в нём есть то мужество, что он увидел в жителях осаждённого города, он будто прожил ещё одну жизнь, которая его многому научила.

Оскомин упрямо смотрел вдаль, не обращая внимания на слезящиеся глаза, когда кто-то положил руку ему на плечо. Вздрогнув и резко обернувшись, он увидел свою маму.

- Мама! – мальчик обнял женщину и уткнулся в мягкий пуховик.

- Рома, что-то случилось? Тебя долго не было, я вся распереживалась! Где ты был? У тебя всё хорошо? – с тревогой в голосе сказала мама.

Ее ясные глаза выражали беспокойство, брови были чуть нахмурены, из-за чего между ними образовалась тонкая морщинка.

- Всё хорошо. Я так тебя люблю…

Мальчишка поднял голову и лучезарно улыбнулся.

- Эх…любит он меня. Вот только попробуй мне ещё раз так задержаться.

Женщина взяла сына за щёки и нежно, совсем чуть-чуть, их потрепала.

- Ну, мама. Я ведь уже не маленький!

Мальчик нахмурил бровки домиком и надул губы.

- Ишь! Не маленький он, видите ли, - она хитро улыбнулась, и в углу глаз появились мимические морщинки, которые есть только у тех, кто часто улыбается.

- Пойдем домой, взрослый ты мой…

Рома огляделся, над головой было ясное небо, светило солнце, озаряя своим золотым светом здания. Вокруг стояли высотные здания, по дорогам мчались машины, а прохожие спешили каждый по своим делам. Мальчик улыбнулся и взял маму за руку.

- Пойдем.