The Medium and The Mass Age

— … собственно говоря, Маклюэн известен своим сакраментальным тезисом, передаваемым теоретиками медиа из поколение, так сказать, в поколение. Внимание: «The Medium is the Message». Иначе говоря: форма медиа — и есть само сообщение, то, что стоит изучать. Форма, а не содержимое этого средства коммуникации… 

— Андрей Геннадьевич, прошу прощения, но пара пять минут назад закончилась. Нам бежать надо… — неловко вставила суетливая студентка, София.

— А, ну да, — Андрей посмотрел на часы. — Заболтался. Ладно, с Иннисом мы закончили, а к медиумам, месседжам и Маклюэну мы ещё вернёмся, — выпалил он, развернувшись к преподавательскому столику.

— Медиумы, месседжи и Маклюэн — прямо-таки «МММ» какой-то получается, — ехидно заметил ещё один студент.

— Антон, все средства коммуникации, начиная с радио — одно сплошное «МММ». В самом надувательском смысле этого сравнения, — сказал Андрей Геннадьевич. — К основополагающей, но непроизвольно «родившейся» функции средств коммуникации в лице обмана и лжи мы ещё вернёмся на следующей паре.

Преподаватель натянул пиджак, взял сумку и помахал рукой:

— Хорошего дня, господа!

— До свидания! — хором ответили студенты.

София, стремительно направившись к выходу из аудитории, поймала почти что выбегающего оттуда Андрея Геннадьевича.

— Извините, а можно ещё вопрос? Буквально минутку.

— Ну-с, давайте, — ответил преподаватель, резко остановив шаг.

— Вы в начале пары любезно поделились с нами увесистым списком литературы… я хотела узнать, что из дополнительной секции вы бы рекомендовали больше всего. У меня времени свободного на одну книгу, от силы. Хочу «ту самую», не прогадать.

Андрей Геннадьевич широко раскрыл глаза, подтянув лоб кверху.

— Вам взаправду интересно?

— Эм… да? — смутилась студентка.

Её нахмуренные чёрные брови отличались притягательной волнообразностью. София была роста невысокого, с каштановым волосом, длинным и прямым — к отметке до середины торса. Нос у неё был с горбинкой, глаза — широкие, челюсть — слегка угловатой, но весьма симпатичной.

— Удивительно. Знаете, по моим оценкам… скажем, буквально один студент на три сотни заглядывает в первоисточники по собственной воле. Предпочтительнее — сдать сессию по лекциям и одной прочитанной по диагонали монографии, обобщающей кучку классиков. Вопросы, подобные вашему, возникают. Столь, однако, редко, что каждый раз — как первый. Английский в порядке? — ответил Андрей.

— Вполне, — отозвалась немного удивлённая София.

— Нил Постман, «Amusing Ourselves to Death». Перевода нет. В оригинале — не самое сложное чтиво по стилю, но если вам, что, повторюсь, удивительно, взаправду интересно… содержание и общие мысли вы оцените.

— «Развлекая самих себя до смерти», значит…?

— Лучше бы до смерти. Всё, впрочем, гораздо хуже.

— Благодарю вас, Андрей Геннадьевич. Мне пора лететь! — сказала София и резвой поступью направилась к выходу из учебного корпуса.

— Крылья не потеряйте, — шутливо ответил преподаватель вслед.

Сентябрьское Солнце заливало в салон автомобиля, и Андрей улыбался свету в ответ. Он любил осень — особенно осень Владивостока, ибо сырой и мерзкий летний период заканчивался, уступая место длинной череде дней с ясным голубым небом. Через едва открытое окошко как бы затекала прохлада, а виды моря при пересечении Русского моста непроизвольно стягивали внимание с дорожного полотна. И каждый раз был будто бы первым — словно замотивированный студент, проявляющий нехарактерную для своего социального слоя инициативу.

Ветер трепал и без того взъерошенные — типичный, к слову, для хозяина портрет — тёмно-русые средней длины волосы, отличавшиеся лёгкой волнистостью. Роста Андрей был среднего, телосложения худощавого, обладал лицом округлым и немного мятым, и также — неявно выраженной щетиной.

Осенью хотелось дышать, осенью хотелось жить. Но всё это — нелепо и мимолётно, не хватало в Андрее чего-то такого, чтобы съехать к берегу или в лесок, идущий вдоль трассы перед въездом на мост. Окружающая красота осени была лишь декорацией, которую он даже не пытался потрогать и прочувствовать через растворение с нею, ибо был пассивным наблюдателем, но никак не активным участником. Картинки, изображения по пути с работы, не более.

Оставив автомобиль около дома, Андрей отправился в магазин. Ноги размять он любил, пускай и ходил не на особо большие расстояния. Жил же Андрей в центре города, и, как ни странно, хоть сколько-нибудь размашистых столь любимых им супермаркетов в районе практически не было — за исключением одного-единственного.

— Ты Тарасенко выбирал?! — с возмущением спрашивал молодой человек своего товарища в кепке.

— Не выбирал! — отвечал тот.

— И я не выбирал! Да никто не выбирал, я всех поспрашивал…

— Да та же история. Хотя я не удивлюсь, честно говоря, если найдутся такие. Ну да, по телевизору хрен кто расскажет про фальсификации. Ты видел вообще, какие результаты с Уссурийска пришли?!

«В интернете вам-то уж точно одну правду расскажут, ага…», — саркастически подумал Андрей. Очередь к кассе текла медленно, как застывший кисель или остывающая лава — скука непроизвольно подталкивала слушать диалог впереди стоящих клиентов.

— Видел, видел. Уроды тупые. Ничего, сейчас мы покажем на площади, что не пальцем деланные…

«Площади?». Андрей, достав смартфон, нахмурился. «О-хо-хо, сегодня же семнадцатое». Он уже знал, каким маршрутом обернётся путь домой — дел особых не было, а интересное сборище происходит не столь уж часто. Да и кто знает — может, у интересного сборища будут не менее интересные последствия? «Любопытно было бы наблюдать всё это самолично…»

Вялой походкой вынырнув из магазина, Андрей направился к площади Борцов Революции. Погружаться в толпу он не собирался — разве что пройти по касательной и глянуть, чего же там коммунист Ищенко собрался разыгрывать.

Сев на лавочке на краю площади, Андрей слушал доносящиеся от здания администрации речи.

— …и приходите сюда каждый вечер в восемнадцать ноль-ноль до момента, пока выборы не признают сфальсифицированными! — громогласно выражал Ищенко Андрей Сергеевич.

«Интересно, добьётся ли чего?», размышлял Андрей.

Толпа скандировала лозунги в поддержку депутата. Из полиции – пару УАЗ’ов на парковке близ администрации.

— …и помните — если мы проиграем, значит, на выборы можно больше не ходить! — завершил очередную свою мысль коммунист.

«Чего же ты, тёзка, столь громогласно излагаешь?», комментировал Андрей внутренней речью.

Он наблюдал. Наблюдал, но всегда был вне «горизонта событий» на подобных мероприятиях — попасться под чью-то горячую руку, коли раздуется жар, совсем не хотелось. С другой же стороны, его, как теоретика коммуникации, всегда интересовали толпы и сборища — просто потому, что те посредством циркуляции информации через медиа и оказывались в нужное время да в нужном месте.

Подтягивались самые разношёрстные слои населения; не было, разве что, стариков и детей. В остальном же — юноши, молодёжь, зрелые. Навскидку не скажешь — кого больше, кого меньше?... Озадаченные результатами выборов и озабоченные будущим родной земли — можно ли их винить за роль инструмента в руках высшей силы? И не столь было бы грустно, если бы сила была обезличенная. Но лицо у неё есть. Те же, кого здесь нет, может и не в курсе о происходящем. А может — совершают обратные усилия для максимального подавления разбушевавшегося депутата, сидя в своих офисах и штампуя проплаченные картинки для рассылки в народ в рамках регулировки общественного мнения. Но эти ничуть не умнее, ибо, в сущности, они те же инструменты — силы, правда, противоположной.

«Впрочем, тяжело определить, где проходит черта между искренним, самостоятельным, внутренним порывом и исполнением поведения в результате манипуляции…», констатировал Андрей.

На площадь с северной стороны зашла ещё небольшая кучка молодёжи со знакомыми лицами. Приглядевшись, Андрей заметил студентов с потока, которым он читал лекции по социальным медиа: три парня и две девушки. Те сразу ринулись в центр толпы; отсюда, с края площади, прямо-таки веяло их идеологической заряженностью.

«Интересно, сколько из ваших сейчас сидят на Тигровой тридцать в душных офисах и за длинный рубль штампуют обличающие карикатуры на Ищенко?». Андрей достал сигарету, подкурил. С полной осознанностью насладившись первым клубом дыма в своих лёгких, он выдохнул.

— Хороша, — зачем-то сказал он вслух.

Одна из трёх рядом проходящих дамочек обернулась и улыбнулась ему.

«Симпатяжка», подумал Андрей, но сразу поправился с некоторой неловкостью:

— Да я про… сигарету, девушка, — сказал он, прокашлявшись.

— А я мысли умею читать. Там и про меня что-то хорошее было, — с детской игривостью ответила она, не останавливая хода.

— Может и было, — с улыбкой отметил Андрей.

Дамы рассмеялись, продолжая курс на центр площади.

Народ мелкими группками всё подтягивался и подтягивался на это инициированное разгневанным неудавшимся губернатором Приморья собрание; люди проходили мимо курящего одиночки стабильно часто. Люди молодые, люди зрелые, одни, пары, тройки.

Неожиданно Андрей услышал знакомый голос:

— Извините, а можно ещё вопрос?

Острое чувство дежавю проело каждую клеточку тела. Кажется, такую реплику этим же голосом он слышал пару часов назад. Развернув голову, Андрей увидел Софию, свою студентку.

— Подкурить не найдётся? — сказала она.

Он улыбнулся.

— И вы сюда же, — сказал Андрей, доставая зажигалку. — Я уж думал, что остались дома, читать Постмана, проводить свои единичные крохи свободного времени с пользой.

София была одна.

— Сегодняшний вечер был запланирован и в этом смысле не учитывается, — ответила она. — А я, вообще, не курю. Это шутка была, — кивнула она на протянутую зажигалку.

— Правильно, и не стоит. Дурная привычка, — отметил Андрей, убирая огниво обратно в карман.

— Дурная, пожалуй.

— И чего вы, София, не идёте в центр праздника? — сказал он, подмяв голени под скамейку и откинувшись на спинку.

— Хотите избавиться от моей компании столь стремительно? — ответила она.

— А мы уже в одной компании?

«Занятно», подумал Андрей, «учебные стены так сильно потенцируют ношение ролей, что ярко чувствуешь разницу между собой, преподавателем, и студентом — не в смысле превосходства, а просто на уровне ролевого распределения. За стенами же словно тотальное психологическое освобождение от этих рамок…»

Эту мысль он выражать не стал.

— Да нет, не то что… — София присела рядом. — Я и не собиралась туда, интереснее на окраюшке посидеть, понаблюдать.

— Любопытно, — оживился Андрей.

— Я вообще на пару лавочек левее сидела, но увидела вас и подумала — а почему нет? Включила обезбашенность и пошла.

— «Обезбашенность»? Зачем так серьёзно?

— С преподавателем не так просто начать диалог за пределами учебного корпуса. Если это не простое «здрасьте», — усмехнулась она.

— Я не сноб. Студентов избегать не буду. Да и мне самому только что показалось, что отсутствие аудитории вокруг подрезает на корню ролевые ступоры. Раз — и простота, общение человека с человеком, — Андрей выкинул окурок в урну. — Так что вы, говорите… понаблюдать «на окраюшке»? А какие мотивы, если не секрет?

— Просто интересно, чем закончится это недовольство несправедливостью. Мне кажется, что такие события — это всегда двигатель всего остального. Один из локомотивов истории. Оттого любопытно наблюдать своими глазами за происходящим, а не читать об этом в новостной ленте впоследствии.

— Жаль только того, что не пройдёт и дня, как со всех нор повылезают любители подорвать рельсы на ходу вашего локомотива истории, чтобы любезно перенаправить состав на интересующие их пути, — цинично констатировал Андрей.

— С нор они не вылезают, насколько мне известно. У меня пара знакомых как раз — исполнители такого. Сидят себе в офисе, готовят «боевые картиночки» по дискредитации Ищенко. Типичный сюжет: не может пройти сквозь муниципальный фильтр, говоря, мол, враги препятствуют прохождению, а в то же время тянет через рамку, над которой и написано «муниципальный фильтр», мешок ворованных денег. Настолько толстый, что именно он и мешает. Ну, по замыслу художника, — София усмехнулась. — Хотя скотина он, конечно, а не художник.

— Не то что бы я удивлён, — ответил Андрей. — Офис ещё, вероятно, и в центре города с видом на бухту, а в буфетных шкафчиках — вино…

— Ну да, в центре. Тигровая тридцать, знаете здание такое?

Андрей поперхнулся.

— Вон его, отсюда видно, — добавила София.

«Может, бессознательно знал, что там дешёвые офисы сдают? Не мог же так просто угадать… чертовщина какая», поражённо мыслил Андрей.

— Вижу, вижу. И каково вам это, дружить с подрывником локомотива, на который вы желали запрыгнуть? — произнёс он, не подав виду о заминке.

— Я не говорила, что желаю на него запрыгнуть. И также не говорила, что мы с подрывником друзья. Просто одногру-у… — София, опешив, остановилась, но вполовину сказанное уже было вынесено вовне. — …курсники. В любом случае, мы ругаемся по этому поводу…

— Однокурсники, ага. И одногруппники. Затушевались вы, надо понимать, того, что я поспешу о них прознать и далее начну предвзято относиться? Как к людям — может. Как к студентам — буду объективным. А даже если бы нет, какое вам дело, если вы с ними ругаетесь, а значит — должны быть рады моему давлению на некоторых лиц?

Повисло неловкое молчание. София была в лёгком ступоре, успокаивало одно — никаких имён названо не было.

— И кто же, если не секрет? — продолжил давить Андрей.

— А зачем это вам?

— Профессиональный интерес.

— Или банальное любопытство.

— Антон.

— Откуда вы…?

Андрей засмеялся.

— Да ниоткуда. Он из группы — самый развязный и наглый. Такие вечно, спрятавшись под интеллигентной личиной, в политику лезут. Считайте, наугад произнёс, на реакцию вашу посмотреть. Лицо ответило за вас, — с довольной ухмылкой сказал Андрей. — Может ещё Владимир и, пожалуй, Илья.

— Больше я ничего не скажу на этот счёт, — нахмурилась София. — Но с Антоном уже ясно.

— Это объясняет его шутливую реплику об «МММ» на нашей последней паре. Парнишка-то сам тот ещё «эмэмэмщик», ложь — как лещу родная заводь.

В относительном далеке вновь раздались повторы уже произнесённых реплик. «…если мы проиграем, на выборы можно больше не ходить!».

— А вы чего здесь? — спросила София.

— С магазина шёл, — кивнул Андрей в сторону рядом стоящего пакета. — Живу тут недалеко, вспомнил про «мероприятие», — он сделал характерный пальцевый жест кавычками. — Решил заскочить, посмотреть.

— А чего не участвуете? — продолжала она.

— Понимаете, я позиционирую себя как наблюдателя. Вообще, не только сейчас. Я не вмешиваюсь.

— Предпочитаете наблюдать, как другие выбирают направление для локомотива истории? — съехидничала студентка.

— Что-то вроде того. Проблема в том, что я давно уже разочаровался в железной дороге, машинистах, подрывниках и прочих участниках процесса. Какой путь не выбери — он будет завязан на ущемлении одного социального слоя и обогащении другого, — Андрей вновь достал пачку сигарет. — Озолотить желательно тот, в который входит твоё окружение. Вот вы упоминали, — он взял сигарету и подкурил. — «недовольство несправедливостью». А какой несправедливостью? На широких временных масштабах нравственность человека не сдвинулась ни на йоту со времён шумеров. Одни вышестоящие всегда будут, так сказать, во взаимных трениях с другими ради денег и власти, а коли вступать в конфронтацию лично — дело не царское, следовательно, нужно убедить большинство, что это и их касается, чтобы это самое большинство перерезало иное большинство, которым по тем же причинам, скажем, вынесли мозги другие вышестоящие. Вот и вся картина мира, — Андрей затянулся и выдохнул увесистый объём дыма. — Вещи такого рода я осознал ещё в вашем возрасте, может, чуть позже. А потом мне стал крайне любопытен инструментарий, которым пользуются для «просвещения» масс по поводу того, какие мысли у них должны витать в их внутреннем плане.

— И судя по вашей специальности, инструментарий этот — медиа? В смысле, medium как средство коммуникации, верно? — вставила София.

— Вы очень проницательны. Именно. А medium у нас в этом контексте всё, начиная от книг. Собственно, книги, радио, телевизор, сеть — это классическая такая цепочка, в моём, по крайней мере, понимании.

— Знаете, мне эта тема очень любопытна. Несмотря на мою молодость, в детстве у меня не было интернета. А порой, когда навещала деревню бабушки и дедушки — не было и телевизора, одни только радио да книжки. Дед вообще телевизор не любил — говорил, там одни тупоголовые продажные козлы крутятся. Радио всю жизнь слушал. Да и то повторял, что раньше оно другим было, сейчас уже не то. Что конкретно «не то» — никогда не пояснял.

— Надо же, человек, на практике переживший Постмановскую теорию. С учётом аналитической глубины последнего — абсолютно не удивлён речам вашего деда, — подметил Андрей, выкинув очередной окурок в урну.

— Год назад я ездила его хоронить. Нашла на полке рядом с телефоном любимый дедовский радиоприёмник, которому уж и не знаю сколько веков. И нахлынуло на меня воспоминаниями из детства. В них как-то шлейфом проходила интересная линия безумного различия в плане… ну, не знаю, ощущения мира? Я бы сказала, что это вопрос города и деревни, но мне подумалось, будто это вопрос чего-то иного.

— Ну-ка, ну-ка, — Андрей оживился.

— Не могу выразить чувство, — с лёгкой досадой ответила София. — Словно без телевизора как-то всё иначе ощущалось, по-другому. Но потом дом, ТВ, там уже и интернет не за горами. Время размазало пережитое в пыль.

— Возможно, вам, равно как и мне, не хватило личного опыта проживания исторического этапа становления телевидения, чтобы оценить это на своей шкуре во всей полноте, в сознательном возрасте, — улыбнувшись, сказал Андрей. — Так что сейчас мы можем самостоятельно об этом рассуждать лишь более опосредованно, — резюмировал он.

— Я всё хотела вернуться к тезису, который вы упомянули с анонсом на следующую пару, «medium is the message». Как его всё-таки следует понимать? — спросила София.

— Знаете, если предмет не касается точных наук — физики, химии, математики, и далее по списку — лучше никогда не уточнять у людей касательно того, как следует его понимать. Это ограничивает. Посредник объяснит вам, как именно вы должны думать о некотором «икс», но верны ли будут его мысли? Мой ответ: понимайте как хотите, либо как объяснял автор, — Андрей пожал плечами.

— А если к Маклюэну я приду очень не скоро? — наморщила лоб София.

— Да нет, отчего же. Лет пятьдесят, и встреча гарантирована.

— Андрей Геннадьевич… — возмущённо вскликнула она.

— Ладно, я могу постараться дать пересказ его слов, но не обещаю, что не испорчу содержимое своей посреднической ролью. Я предупредил. Готовы? — Андрей наклонился вперёд, сомкнув руки в замок.

— Готова, — отозвалась София.

— «Средство коммуникации — и есть само сообщение». По сущности, тезис сводится к тому, что нужно сместить фокус с содержимого книги, радио- или телепередачи, а в наш век — ещё и с сетевого контента, на форму, в которой это содержимое преподносится. Форма в крайней степени влияет на восприятие как информации, так и в дальнейшем — самого мира. Изучать нужно её. Далее эту тему скрупулёзно развивает Постман, которого я уже успел вам любезно посоветовать. Он постулирует, что некоторые формы медиа просто не предназначены для определённых целей. Представьте себе, например