Внутренняя рыба

Рыба плывет во мне полмиллиарда зим:
Каждый ее фрагмент, каждый ее энзим
В клетках моих живет, помня палеозой.
Капля предвечных вод схожа с людской слезой.

Чем я в потоке дней глубже в себя вникал,
Тем на руке видней линия плавника.
Кожу прорежет вдруг древняя чешуя:
Так завершает круг лодка Иешуа.

Леской натянут нерв. Тянется вечность бой:
То, что берет в нем вверх, после зовут – судьбой.

На излом

Ну хватит! Душу не трави!
Не рви! Я только подлатал.
На сердце тошно, и в крови
Как будто жжется кислота.

Забыться мне б сейчас — хоть в чем!
Забиться в норку, словно гвоздь,
Убрать сутулое плечо
Из-под тяжёлых тусклых звезд.

Вполоборота бросить взгляд,
Отчаян, черен и свинцов —
И прочь, шепча: «На кой мне ляд
Глупцы под властью подлецов?»

Да я и сам недалеко
Ушел: куда уж мне хромать?
Не д'Артаньян и не виконт,
А, как и все мы... Мать-мать-мать!

И в самоедстве «Как я плох»,
Мотая нервы и кишки,
Как пёс, выкусываю блох
И тараканов из башки...

На зуб монетою литой —
Так проверяется любой.
Так травят душу кислотой,
Чтоб оставалась золотой.

Так жизнь берет нас на излом,
Чтоб разделять добро со злом.

бесконечный полет в зазеркалье

зеркало спереди

каждый день по утрам
собирая себя из осколков
перед той
отразившей все приступы мира
стеной
я с моментом в руках
в бесконечность гляжу
а насколько
я сегодня похож на того
кто вчера звался мной

но неважно
я цель
сам себе
в этом смысле я целый
а не в том
что я прошлого
квант
монумент
монолит
миллиарды фракталов живых
образуют мицелий
а не глины куски
тот сосуд
что был кем-то налит

так пускай же лучами сплетаются
звезды-нейроны
в микрокосме
где кроме глазных
не бывает орбит
и пускай что угодно
в миру
отжигают нероны
и пускай
в черном зеркале
вдребезги
кто-то
разбит

зеркало сзади

я по грязи гвоздем
на стекле
наскриплю
партитуру
чтобы книжная пыль
заиграла в рассветном луче
но пустая
бутыль арарата
засветит мне сдуру
с белой дверцы
сшибая магнитик
из города че

я вчера был суров
так что в топках попрятались черти
а сегодня
увечной овечкой
ищу пастуха
рву себя до пупа
будто Слово
сокрыто в конверте
надорвусь
а оттуда
лишь буковок
мертвых
труха

каждый день набирая себе
экипаж тараканов
на дырявый ковчег
где б загнулся от гноя сам ной
я готовлю кошачий концерт
словно ю. темирканов
отмашусь и прорвусь
что б судьба
ни сыграла
со мной

Точки да тире

В датах – точки да тире:
Из могил – морзянят.
Крест антенны – в серебре.
Да приемник – занят.

Небеса – не голоса
Из прекрасной дали:
Дали свет – на полчаса,
Нет – крути педали.

Отложив свой гвоздодер
И листая мемы,
Царской водкой мародер
Травит микросхемы.

Тянет время штрих-пунктир –
SOS-сигнал Царь-бомбе.
Век двадцатый – век-вампир.
Двадцать первый – зомби.

Наши трескает мозги,
На глазах тупея.
В окнах ноута – ни зги.
За окном – Помпея.

Брошу мышь в одну из рож,
Взвою кошкой драной:
Слишком я на них похож
В зеркале экрана.

Мое лекарство

Пусть холодеет между ребер голых веток.
Пусть мир изранен, загипсован, фиолетов.

И алый парус утонул в свинцовой луже.
И крылья плащ горбатый скрыл. И я – не нужен.

Пусть ливень листьев окровавил всю аллею…
Мое лекарство – та, которой я болею.

День выпускания птиц

Неподвластны слова с небес:
Так и сыплют, куда хотят
Сквозь кинжальной луны разрез.
А уснувшие – всё храпят.

Да и сам я, закрывшись от
Словопада скорлупкой крыш,
Бряк под крылышко… Только вот,
Брат мой в зеркале, что не спишь?

Ты другому кому солги –
Я-то знаю: нет кнопки «Off».
Даже шапочка из фольги
Не спасает нас от стихов.

Растерял их полночный тать,
Выбрав мертвое серебро.
Не взлетать мне, но бормотать
Да золу превращать в добро.

Все кладу я слова в ряды
На раствор – на повтор слогов,
Чтоб из глины да из руды
Возникали дома богов.

Слово – дом или дым? Одно.
А за слово свое – держись…
Так рассыпанное пшено
С птицей вешней вернется в высь.

Ворота радуги

Сначала город был большим,
Непостижимы светофоры,
И на какой мы свет спешим,
Я разгадал совсем нескоро.

Потом присели вдруг дома,
Как будто бы к прыжку готовясь.
А мне бы, понабрав ума,
Не позабыть вернуться, то есть

На самом кончике пути,
Вкусив горчинки поминальной,
Ворота радуги найти
Меж струй машины поливальной.

Рыбье ребро

Бывает, что проснешься липкой ночью:
Ворочается что-то на душе,
И все вокруг фальшиво и непрочно,
Как слепленное из папье-маше.

И может рухнуть от ударов сердца
Весь мир, в котором я привычно жил.
Чуть хлюпнет где-то хлипенькая дверца –
Душа сорвется с лески тонких жил.

Над городом, богатым и проклятым,
Кровавым серебром в тиши звеня,
Идет луна, суровый прокуратор,
Чтоб на кресте окна распять меня…

В обрывках сна запутавшись, как в тине,
Хватаю воздух ртом, но не могу
Я вспомнить, что же было на картине,
Растаявшей сейчас в моем мозгу.

Как будто брызги окатили градом,
Но не узнать, что было в чаше той…
Как будто чья-то смерть скользнула рядом,
Едва задев холодной чешуей.

Чай ночи

Заварил закат кипящий
Крепкий чай в стаканах окон.
Месяц ломтиком кислящим
Ночь напитывает соком.

Льется свет, лимонно-бледен,
Растворяет летаргию…
До заутрень и обеден –
Тишина… Как литургия.

Смолк медляк чаинок звездных,
Вышло время круговерти.
Пьем с тобой полночный воздух,
Словно нет на свете смерти.

Жизнь как лекарство

Запрокинув бутыль – эх, гусарство! –
И всосав прям до донышка – во! –
Принимаю я жизнь – как лекарство:
Ежедневно и против всего.