«Моя Королева, найди меня!» – звучит в голове набатом, как ветер, свистящий в ушах, как похоронный колокол над моей могилой.

У моей Королевы волосы как шёлк, златыми водопадами спадают с плеч. Глаза её нежнее весеннего голубого неба, ласковей кошки, что трётся об ноги пушистым боком. Кожа у неё бархатная, как кожура свежего персика. Поступь грациознее пантеры, такая, что ноги отнимаются у всех, потому что никто, кроме неё ходить так не сможет. Она не идёт, она плывёт в своём воздушном светлом одеянии.

У моей Королевы я – любимец, я – фаворит. Мне завидуют, меня ненавидят, меня обожают, меня хотят убить за это. А мне нет дела – пусть делают, что хотят, лишь бы моя Королева не плакала, лишь бы Она меня любила. Я готов быть верным псом, вечной слугой, я готов обменять душу на вечность с ней. Хотя о чём это я? Я ведь уже всё это сделал… Уже стал преданным слугой, что с ума сходит от упоения, когда на него только взгляд бросили, когда имя его произнесли не так, как все другие имена.

Моя Королева обязательно найдёт меня, точно поможет, приласкает несчастного. Я сам готов прильнуть к её заботливым рукам, расчёсывать шёлковые волосы… если Она позволит, конечно. Я готов выглядеть жалким только для того, чтобы мне было дозволено до рук её дотронуться кончиками пальцев и ноги целовать, готов быть шутом гороховым лишь для того, чтобы улыбку вызвать на светлом лике её. И пусть смеются надо мной, с виду я глупый рядовой солдатишка, коих тысячи в подчинении у моей Королевы, но только Она знает меня настоящего. Только Она умеет ценить то, что сокрыто от чужих глаз. Потому что я сам открыл всё это в себя только для Неё.

Ветки бьют меня по лицу, как осуждённого беззаконника, они не так милостивы, как моя Королева. У них нет чувств, нет сердца; если бы было, они бы не терзали бы меня, не оставляли бы рубцы на и так огрубевшей коже.

У каждого шрама своя история, о каждом можно свой сказ вести. Эти шрамы мне лечила моя Королева. Помню, как впервые коснулась лёгкой рукой страшных ран. Не испугалась, не отвергла изуродованного боем воина. Улыбнулась печально, так улыбнулась, что сам на колени упал. А Она сама брала лекарства, сама кровь вымывала, своим белоснежным платком с тонким кружевом по краю отирала жуткие рубцы.

– Так больно? – Спрашивает, прижимая платок с целительным снадобьем.

Больно так, что жизнь не мила, но смотрю я на Неё, и боль сама пропадает, будто и не было её. А Она всё ведёт платком дальше, на раны дует, чтоб не так жгло, и за руку держит.

– Что ж ты плачешь, воин? – Смеётся, слёзы мне утирая. – Или не нравится, какая честь тебе оказана?

О, если б ты знала, как нравится. Просто голос меня не слушается, голова в тумане от того что просто рядом с Тобой нахожусь. Слов связать не могу. Молчу и взглядом хочу сказать всё, что вслух не могу.

– Неужто такая сеча за твою королеву идёт?

Головой качает печально и лекаря зовёт.

Я и думать забыл, что умирать собрался.

Лекарь у себя копошится и Ей какую-то склянку подаёт. Она на него смотрит напугано, загнанно, руку мою крепче сжимает.

Я глаза закрываю и думаю: вот и всё. Пожил и хватит. Хоть Её напоследок успел повидать.

Смерть мне сладким плодом кажется, пока не перестаю я чувствовать Её руки в своей. Тут же возвращается ко мне боль, тут же Смерть начинает душить своими зловонными лапами.

Я глаза открываю и тянусь почти вслепую – перед глазами туман.

Но тут как тут моя Королева. Как солнечный луч над небосклоном. По голове гладит, что-то бормочет ласково и в грудь аккуратно толкает – мол, ложись спокойно.

Улыбается мне как в последний раз, не скрывая румянец ланит, и к носу подносит склянку.

Прежде чем провалиться последнее, что чувствую – это Её поцелуй в лоб.

Помню, как впервые Она меня допустила в свои покои.

Когда меня журила мягко за шрам на щеке, провожая в путь. Когда в дорогу кулон с зельем

заживляющим дала мне и заговор, что от лап Смерти защитит. Когда я на коленях перед ней стоял, а Она голову мою молча к себе прижимала и волосы перебирала тонкими пальцами. Когда целомудренно целовала мне чело, слезами места поцелуев омывая.

Я по колено в снегу утопаю, с каждым шагом всё сложнее вперёд двигаться. Всё крепче сугробы держат меня. А позади уже слышны крики людей, всё ближе погоня…

Только вперёд, вперёд! Ради Неё, ради моей Королевы!

Кто же защитит Её? Кто поможет Ей?

Клятву дал, клятву должен сдержать. Перед походом сказал: я твой, что хочешь со мной делай.

Не посмеялась моим словам, в лицо гадким словом не плюнула, усмехнулась только.

– Клятву мне дай, воин. Как королева приказываю.

Для тебя хоть тысячу клятв дам и сдержу.

Она всё смеётся как-то грустно и мне за ухо белую розу из своего венка заправляет. Колется, но я и бровью не веду, заворожённый Её детским восторгом.

– Возвращайся. Возвращайся ко мне.

Плакать хочется.

Что если не вернусь? Не сдержу клятвы?

Значит обману?

Обманщик.

Лжец.

Врун.

Жалкий лгунишка.

Как я могу?

Дыхание моё сбито, силы покидают, сознание плывёт, а душа давно продана на служение Ей…

Раненая нога оставляет красные следы, указующие преследователям путь ко мне. Мне кажется, что я чую чужое дыхание на загривке…

От холода деревенею, тонкая белая рубашонка не греет нисколько. Рваньё одно, ни к чёрту не годится.

Моя Королева, направь же свой гнев на них! Ведь я защищал тебя, сколько раз я с жизнью прощался во имя твоё? Не брось меня, умоляю…

Однако что же я говорю? Как смею требовать? Прости меня, недостойного, моя Королева. Если угодно тебе будет спасти ничтожную жизнь мою, спаси её, если же предпочтёшь оставить меня на произвол судьбы – покорюсь, ведь сказал: «Я твой».

Ледяной воздух жжёт мне грудь так, что едва дышу. Мороз кусает со всех сторон, будь он зверем – давно бы я кровью истёк и дух испустил бы.

Жуткий лес… кривые ветки тянутся ко мне ведьмиными скрюченными пальцами. Колдуют, путают, голову морочат, страх нагоняют. Чёрные деревья шатаются над белым снегом под напором пронизывающего ветра. Сам я шатаюсь от него.

Друг-ветер, что же ты меня бросил? Что ж не помог, когда так нужен был?

Помоги хоть сейчас, от неси моей Королеве весточку, скажи, что покорный и вечный слуга её ногой в гроб встал, а рукой крышку деревянную заколачивает.

Моя Королева, найди меня!

Не могу я требовать, не смею, поэтому молю тебя, помоги, найди! Посмотри, что сделали со мной! Вспомни, что я сделал для тебя, вспомни, что жизнь свою тебе подарил! Направь свою ярость на моих преследователей, молю, перед смертью не оставь меня…

Моя Королева не боится ничего. Она храбрее любого воина, храбрее меня самого. Она в бой идёт в одном ряду с простыми воинами, смелая, в одном ряду со мной. Где рыщет падальщик, там и Она ходит, там она спасает. С того света возвращает. Не страшны ей орудия, не страшен никакой враг, сама Смерть не страшна.

Какова ж она из себя, Смерть? Столько раз я был рядом с ней, а каждый раз меня моя Королева возвращала, не успевал я увидеть Смерть.

Даже Смерть слушается мою Королеву, моего ангела-хранителя.

Моя Королева – она же и смысл мой, и жизнь моя, и ангел моя. Значит Смерть – всё наоборот. Значит она – безжалостная и страшная старуха с клюкой, от которой пахнет трупами и кровью.

Моя Королева исцеляет, освобождает. А Смерть всё живое губит и нет от неё ничего доброго никогда.

А пейзаж вокруг прежний: всё тот же лес, тот же снег… нет рядом моей Королевы, некому спасти меня.

Смерть моя наверняка уже рядом, по моим следам кровавым быстрее погони скачет на адском вороном коне.

Конь этот огнём дышит, от шпор его искры отлетают. В глаза ему не смотри – в камень обращает каждого, кто осмелится взглянуть на него. И никто его оседлать не сможет, кроме вечной его наездницы.

Ветер, друг мой, лети быстрее, быстрее погони человеческой и нечеловеческой, лети к моей Королеве.

Моя Королева, найди меня…

Стоит узнать Ей, что сделали со мной, гнев Её выльется бушующей огненной рекой.

Моя Королева в гневе столь же страшна, сколько прекрасна.

Глаза Её кровью наливаются, во взгляде – буря, в речах – гроза.

Невольно преклоняешься, но сам голову добровольно на плаху кладёшь.

Пусть только Ветер успеет, пусть весточку донесёт…

Отряд мой остался далеко-далеко, спасённый остался – одна радость.

За собой я увёл врагов, один сбежал, чтобы собратьев спасти.

Оказывается страшно одному умирать. Одно дело – рядом со своими на поле боя, среди братьев по оружию.

А здесь один, совсем один, даже Ветер уже умчался давно…

Холод до костей пробирает, страшно, страшно так, что плакать хочется. А я и плачу: плачу по жизни своей ничтожной, по шкуре собачьей. Плачу, потому что знаю, что Она плакать будет по мне.

Моя Королева, не плачь, не горюй по мне. Знай, что я умру счастливым, потому что умру я за тебя и с мыслью о тебе.

Но как же всё-таки страшно…

Я не только лжец и обманщик, я ещё и трус.

Ничтожный.

Слабый.

Трус.

Иди же, иди дальше! Почему ты не идёшь?

Нога беспомощно волочится по снегу.

Не могу…

Но впереди как звезда, путь указывающая, горит Её взгляд.

Иду на восток, туда, где Ты меня ждёшь.

Так холодно бежать в этой жалкой рубашонке…

Ноги у меня отнимаются, лицом в снег падаю.

Как же я жалок… Негоже рыцарю так просто сдаваться врагу. А я сдамся… Я валяюсь в снегу, как потерянная кукла. Ни рукой, ни ногой двинуть не могу.

Выдох…

Где же воздух?

Ловлю открытым ртом холодный лесной воздух, а вздохнуть не могу. На спину переворачиваюсь и рот открываю в немом крике. Ворот на рубашке рву, горло и грудь грязными ногтями царапаю в кровь.

Кажется, сегодня Смерть всё же доберётся до меня. Не поспел Ветер принести весточку моей Королеве.

Меня трясет всего – то ли от холода, то ли от страха.

Вдох.

Хватаюсь руками за снег и мёрзлую землю, и дрожу так, кажется, будто небо надо мной вот-вот упадёт.

Изо рта мена, с кровью смешанная.

Вот и последние минуты моей жизни…

Преследователи уже настигают, уже хватают за плечи, чтобы нанести решающий удар.

– У него снова припадок! Профессор, сюда! Скорее!

Воины в белых одеяниях расчехляют свои причудливые шпаги: такие маленькие, будто и не для человека сделаны. И рукоять у них прозрачная с какой-то водицей внутри.

– Снова? Батюшки мои, носилки! Срочно!

Неужели решили в плен забрать? Не успеют. Я умру раньше. Лучше умереть сейчас, чем позорно отбыть в стан врага.

Хватаю у одного его шпагу. Тот оборачивается и другого и кричит что-то как будто на другом языке.

Поспешно хватает меня за руку, двое других подскакивают и за плечи держат, к земле давят.

Старший самый, видимо, главарь, приближается и что-то бормочет неразборчиво:

– …бинты… успокоительное… Сейчас же… в реанимацию, а потом в крыло для буйных… Пульс…

– Пульс замедляется с каждой секундой!

– Готовьте дифибрилятор! Я не отдам его!

Веки наливаются свинцом, речь их и так непонятная, уходит в белый шум.

Взглянув напоследок на небо, я вдруг вижу то, от чего горячая слеза скатывается из глаза моего.

Моя Королева, глядя нежно и печально, гладит мою голову.

– Моя Королева, знай, я умираю за тебя…

Она грустно улыбается и оставляет на губах моих поцелуй, от которого веет свежестью, свободой и прохладой.

И очи мои закрываются.