Пачкая стены яркой гуашью,

Бегали строчки в больной голове.

Тучно курить, и даже не кашлять.

Исподтишка наблюдать в стороне.

Он вечно поет о разбитых сердцах,

Слезы невинных пьет как вино.

Поберегись, разобьет и твое.

И ты снова уснешь в тяжелых цепях.

Что может быть лучше шума у моря?

В королевстве летнем прятаться в ночи?

Если ты закутан в пластмассовое горе.

Если стал причиной глупой болтовни.

Он так боится притронуться к бумаге

И тлеет угольком в несуществующих глазах.

С него сдирают кажу как в ГУЛАГе,

А он как пес несет любовь в оскаленных зубах.

Хожу по лезвию ножа и жду, когда его же ты воткнешь мне в спину.

Утиль и пыль с ветрин мне не замылили глаза.

Сама себя убью, я утону, я сгину.

Мой рабский текст, увы, не гнется как лоза.

Я в сотый раз, я в сотый круг, неся охапку сорных желтых лилий,

Ищу тебя как дьявола, как Бога, как диктатора.

Торжественно клянусь,

Пока я на Садовой, пока мне пятки лижут сотни грешников фамилий,

Я кровь сама себе пущу, я не боюсь.

Мне суд не важен.

Мне важно только то, как ты танцуешь на своей могиле

Без сожаления, без чести – только смрад.

Возьми скури – меня уже судили толпа скулящих маленьких щенят!

Кури, мой друг, кури. Я ссыплюсь пеплом на тонкий лоб и плечи.

Я и не думаю прильнуть к губам.

Туши меня о кафель, туши меня при встрече,

Туши меня как хочешь, но не погасни сам.

Провозгласи себя хозяином и назовись рабом,

Умри и безрассудно вновь воскресни.

Сожги – исправь, молчи – и снова пой,

Как будто нет ничего лучше кроме этой песни.