На
Крещение в этом году был хороший мороз.
Намело снега много и еще сверху. Собрать
детей с улицы было практически невозможно
до самой темноты. Деревья кренились под
тяжестью пушистых завалов. Автомобили
скучали в гаражах, за редким исключением.
Прохожие передвигались чинно, утром
чистили от снега проходы и дороги, но,
—куда там! Он все шел и шел. И, казалось,
готов был по щедрости своей укрыть дома
по самую крышу.

На
Крещение всегда идем в Храм. Дорога не
близкая. Захватив пятишки и сынульку
во вторую руку, идем, наслаждаемся
видами.. Морозец знатный, так и щипает
нос, лезет в рукава, за шиворот, слезит
глаза и обжигает дыхание. А, что вы
хотите—Крещенские морозы! это вам не
шутки.

Очередь
выстроилась аж за ворота. Народ стоит
нахохлившись. Находятся, кто и даже
здесь норовит пройти без очереди… Но,
тщетно. В середине собрания высится
фигура крупного мужчины, чисто выбритого,
разгоряченного, в огромной меховой
шапке и с иголочки начищенном черном
пальто. Он то и дело отпускает шутки и
следит строго за нарушителями. Никого
не пропуская, но и не ругаясь бранно, в
Храм ведь пришли. Да и Праздник большой.

—Эх!,
—мужчина, выпустив клуб пара и широко
улыбаясь—обратился к соседке—знал бы
лох, что есть Бог!... Соседка, помалкивала,
ничего не отвечала. Она, как будто хотела
скрыть свою какую-то тайну… опускала
глаза, куталась в шарф и сжимала варежкой
ручку пластиковой канистры. Когда он
отпускал очередную шутку, варежка
сильнее сжималась. Но она ничего не
отвечала, просто опускала глаза и что-то
шептала, как будто уходя в себя. От
многочисленных капель, протекающих при
наборе Крещенской воды, образовалась
«дорога
жизни»
—ледяная
корка, небольшой ручеек пополнялся и
тут же замерзал. Подходящие старались
аккуратно ставить ноги, чтобы не упасть
и не облиться ледяной водой. Очередь
двигалась медленно. Храм был переполнен.
Слышались и молитвы и мирские разговоры.

Мужчина
наш никак не унимался.

Широко
распахнув руки, словно приглашая в свои
объятья, он развернулся к очереди и
громко с хохотом произнес: —Бабоньки!
не верьте Богу, —верьте судьбе, которая
написана у вас на лбе. Не получив ответной
реакции, мужчина притих и в образовавшейся
тишине грустно как-то произнес… Тихо
так со страданием и придыханием... —эхх...
знать бы, что все правда, так и я бы
покрестился. Хоть прямо сегодня, хоть
и сейчас! Он сказал это с болью… горестно
и так искренне. Что соседка в удивлении
подняла лицо из под шарфа, запрокинула
голову куда-то вверх, как будто впервые
увидела купола Церкви и с радостным
лицом стала горячо шептать и креститься.

—Да,
только не верю я!... —мужчина окончательно
расстроился.. и сказал это как будто
себе. Слова выходили с паром, медленно
беспристрастно. Гулко… Очередь притихла.
Можно было от незнакомца ожидать всего.
Чувствовался в его словах накал,
предшествующий взрыву. Предположить
эквивалент можно было любой. Воздух
замер, лица, движения. Он сам стоял, не
двигаясь какое-то время. Потом снова
повернулся к собравшимся и чуть не плача
гулко, с обидой в голосе произнес: —Ведь
никто еще оттуда не возвращался! Его
рука взмыла в небо. Красные от мороза
крупные пальцы раскрылись, словно он
подбросил в небо гранату. Толпа вздрогнула,
кто- то даже вскрикнул в испуге. Потом
его ладонь словно шаря в темноте и
важного не находя, безвольно разрезала
воздух и опустилась плетью в глубоком
сожаленье. Он сам обмяк и в развороте
собираясь уйти из строя, вдруг вздрогнул
и остановился как простреленный…

—Я
возвращался. Малыш ловко выскользнул
из очереди подальше в снег, чтоб было
его видно. Из под шапки и шарфа виден
был только нос. Шеки его горели. На фоне
большого церковного двора он стоял
крошечным черным вороненком, как будто
вызывая огонь на себя и принимая всю
боль этого огромного статного пожилого
мужчины. Его мама стояла не шелохнувшись.
Окружающие тоже. Мужчина ссутулился
как подбитый танк. Потом выпрямился,
еще не веря в происходящее…

малыш
справился со стеснением, тихо, но твердо
прошептал: —ПРАВДА.

—Ты
все помнишь! —мама схватила его за
воротник, забинтованный теплым шарфом,
прижала к себе, обняла порывистыми
движениями, стала плакать и повторять:
—мой хороший!!! мой хороший! —как будто
снова переживая те страшные дни, когда
чуть не потеряла его. Все нахлынуло
разом… Женщина из очереди кинулась к
ней, стала утешать: —не надо, все хорошо.
Малыш нежно целовал мамины щеки, поправлял
выбившиеся локоны из под платка и
серьезно так произнес: —Во имя Отца и
Сына и Святага Духа…